Чарушин Е. И
Кондратьева Людмила Васильевна, учитель-логопед
МБДОУ ЦРР-ДС №53 «Елочка» г. Тамбов
Тема: Пересказрассказа Е. Чарушина «Медведь».
Цель: Формирование навыка пересказа повествовательного рассказа с использованием мнемотехники.
Задачи:
Коррекционно-обучающие:
Активизировать речевую деятельность детей;
Учить детей внимательно слушать текст и понимать смысл рассказа;
Учить детей заменять ключевые слова в предложениях знаками-символами;
Упражнять детей в выстраивании плана рассказа по мнемотаблице.
Коррекционно-развивающие:
Развивать навыки подробного пересказа с опорой на мнемокарточки рассказа;
Развивать произвольное внимание;
Развивать положительную установку на участие в занятии;
Коррекционно-воспитательные:
Воспитывать доброжелательные отношения между педагогом и детьми;
Воспитывать любовь к животным, к природе.
Методические приемы: Чтение, беседа, рассматривание предметных картинок, лексико-грамматические упражнения по тексту произведения (подбор признаков, синонимов, прилагательных) .
Оборудование: логопедическое пособие «Символ-помощник» на диске, мольберт, предметные картинки к тексту, мнемокарточки, мнемотаблица, портрет автора, герой Символик.
Предварительная работа:
Чтение рассказа Е. Чарушина «Медведь»;
Рассматривание портрета Е. Чарушина;
Рассматривание иллюстраций;
Занятия по ознакомлению с окружающим миром;
Лексико-грамматические упражнения.
Лексический материал: Существительные: берлога, ягода, корешок, пчела, дупло, мед;
Глаголы: спать, сосать, просыпаться, добывать, искать, копать, видеть, лететь, ползти, прогнать, идти.
Ход занятия
1. Организационный момент
Педагог: К нам на занятие сегодня пришел Символик (изображение мальчика Символика) со своими друзьями (знаки-символы) , с которыми мы будем знакомиться во время занятия. Символик будет приходить к нам на каждое занятие, и помогать справляться, со всеми заданиями.
Дети приветствуют Символика.
Педагог: Ребята, я вам сейчас загадаю загадку, а вы внимательно послушайте и отгадайте ее:
Вперевалку зверь идет
По малину и по мед.
Любит сладкое он очень.
А когда приходит осень,
Лезет в яму до весны,
Где он спит и видит сны.
(Медведь)
2. Подготовка к восприятию текста
Педагог: Правильно, ребята, это медведь. А каких диких животных вы еще знаете?
Дети: Волк, лиса, заяц, медведь.
Педагог: А что делает медведь зимой?
Дети: Зимой медведь спит.
Педагог: А когда он просыпается?
Дети: Он просыпается весной.
Педагог: Где живет медведь?
Дети: В лесу.
Педагог: Как называется дом медведя?
Педагог: Ребята, как вы думаете, о ком мы сегодня будем читать рассказ?
Педагог: Рассказ написал Е. Чарушин, называтся «Медведь». Вы внимательно слушайте и запоминайте.
3. Чтение рассказа
Мишка в берлоге спал, лапу сосал. Солнце снег согнало. Проснулся Мишка. Пошел по лесу еду добывать. Ягоды искал, корешки копал и увидел - пчелы из дупла летят. Захотел Мишка меду, полез в дупло. Да не дали меду пчелы, прогнали Мишку. Свалился он с дерева и пошел домой.
Педагог: А теперь вы будете отвечать на вопросы по рассказу.
4. Беседа по содержанию
- Что делал Мишка? (Мишка спал, лапу сосал)
- Почему проснулся Мишка? (Солнце снег согнало)
- Что он стал делать? (Пошел еду добывать, ягоды искал, корешки копал)
- Что он увидел? (Мишка увидел пчел)
- Откуда летели пчелы? (Летели пчелы из дупла)
- Что Мишка захотел? (Мишка меду захотел)
- Что сделали пчёлы? (Пчелы прогнали Мишку)
- Куда пошёл Мишка? (Мишка пошел домой)
5. Физкультминутка.
Педагог: Ребята, я предлагаю вам поиграть.
Мишка встал и потянулся,
Раз нагнулся, два нагнулся.
Лапы в стороны развёл,
Значит, мёда не нашёл!
Мишка в улей влез и вот –
Каплет с лапок сладкий мёд.
(дети повторяют движения воспитателя) .
6. Повторное чтение рассказа. Составление плана-рассказа по мнемотаблице.
Педагог: Я прочитаю рассказ еще раз. Постарайтесь его запомнить. А помогут вам эти мнемокарточки.
В процессе чтения расставляются смысловые акценты, выделяются смысловые отрывки, выстраивается план рассказа из мнемокарточек в мнемотаблицу.
7. Коллективное составление алгоритма рассказа.
Педагог: С чего начнем мы наш рассказ?
В своих ответах дети опираются на мнемокарточку, т. о. закрепляя в ней главную мысль каждого предложения, которое оформляется фразой.
8. Итог занятия.
Педагог: Как называется рассказ, который мы все вместе пересказывали?
Кто написал рассказ «Медведь»?
Мне и Символику понравились ваши рассказы. Символик говорит вам до скорой встречи. Молодцы, ребята!
В конце занятия детям домой раздаются мнемотаблицы для закрепления пересказа текста с родителями в свободное время.
Медведь-рыбак
В прошлом году я всю зиму жил на Камчатке. А ведь это самый край нашей Родины. Там я и весну встречал. Интересно начинается камчатская весна, не по-нашему.
Как побегут ручьи, как вскроются камчатские речки, прилетает из Индии красный воробей-чечевица и везде поёт свою песню чистым, флейтовым свистом:
Чавычу видел?
Чавычу видел?
Чавычу видел?
А чавыча - это такая рыба лососёвой породы. И тут-то начинается самое интересное в камчатской весне.
В это самое время вся рыба из океана заходит в речки, в ручьи, чтобы в самых истоках, в проточной пресной воде метать икру.
Идёт рыба табунами, косяками, стаями; рыбы лезут, торопятся, толкаются, - видно, тяжело им: животы у них раздуты, полны икрой или молоками. Иногда они плывут так густо, что нижние по дну ползут, а верхних из воды выпирает.
Ох, как много идёт рыбы!
А говорят, в старину, когда на Камчатке было совсем мало людей, рыба шла ещё гуще. В старинных записях так и сказано, что весло в реках стояло и против течения шло «попом».
Все радуются, галдят. И тоже спрашивают друг друга:
Чавычу видел?
Чавычу видел?
Чавычу видел?
А она изредка проплывёт - эта чавыча - огромный, драгоценный лосось.
Плывёт она по дну среди мелкой рыбы - горбуши. Будто свинья с поросятами по двору проходит.
А через несколько дней вся эта рыба сваливается обратно, в солёную воду. Только уж не косяками, не табунами плывёт она, а вразброд, каждая по-своему. Кто - хвостом вперёд, а кого и по дну катит и выкатывает на берег, как гнилое полешко. Вся рыба еле живая, больная, «снулая». Выметала она икру и обессилела.
И теперь уже по всей Камчатке другие рыбаки орудуют. Кто каркает, кто крякает, кто рычит, кто мяучит.
Дикие рыбаки рыбачат.
Пойду-ка, думаю, в лес, отдохну, да и посмотрю лесных рыбаков. Как-то они с делом справляются. И ушёл далеко-далеко от селения.
Хорошо весной в лесу! Берёзы распускают свои клейкие листья, стоят прозрачные, будто не деревья, а дымок зелёный. Среди них темнеют плотные ели и высокий можжевельник.
Воздух чистый, лёгкий, еловой смолой пахнет, молодым листом, прелой землёй.
И хор птичий... И флейта поёт, и трель рассыпается, и чеканье, и посвисты.
Солнце печёт вовсю. А тень ещё холодная.
Я подошёл к берегу речки, притаился и сразу увидел рыбака.
Ай да мужик-богатырь! Ростом с воробья. Рыба его в тридцать раз больше.
Это голоногий куличишка рыбачит. Вокруг рыбы бегает, суетится, суетится, клюёт. А рыбу из воды на берег выкинуло - дохлая.
Пищит кулик, ногами семенит.
Потом прилетели две вороны. Спугнули кулика, а сами рыбу не трогают.
Видно, уже поели досыта. Как сели на отмель, так и заснули. Сидят, носатые, глаза закрыли. Налетели чайки с криком, с гамом. Стали потрошить эту рыбину. Одна голова осталась.
Наглотались чайки рыбьего мяса и дальше отправились. А вороны всё спят, не шевелятся.
Как удачно я выбрал место!
Тут у речки крутая излучина, и всё, что поверху плывёт, вода выкидывает на берег.
Пока я тут был, трёх рыб к берегу прибило течением.
Гляжу - с того берега по камням спускается лиса. Паршивая такая. Шерсть клочьями на боках висит - сбрасывает зимнюю шубу Лиса Патрикеевна.
Спустилась она к воде, воровато схватила ближнюю рыбу и спряталась с нею за камень.
Потом опять показалась, облизывается. И вторую рыбу утащила.
Вдруг лай, вой, визг поднялся: прибежали собаки деревенские да как бросятся с обрыва к воде, к лисице. Видно, учуяли её сверху. Лиса берегом, берегом наверх - и в лес. Собаки за ней.
Ну и я ушёл. Кого мне тут ждать?
Ни один зверь теперь не придёт сюда: собачьих следов испугается.
Снова я пошёл по ручьям и по речкам.
Видал, как другая лиса рыбу ела - смаковала. Выедала только спинки.
Ещё крохаля видал большого - с гуся. Он спал среди объедков. До отвалу наглотался рыбы.
А потом я прилёг и заснул незаметно. Разморило меня. Долго ли спал - не знаю. Только вижу сон: будто делаю я какую-то замечательную вещь, не то самолёт, не то молотилку, а может, и башню какую. По порядку видится сон: сначала работал я, потом устал и тоже лёг спать. Лёг и громко-громко захрапел.
И потом во сне соображаю:
«Да как же это так? Ведь я никогда не храплю. Не умею».
И тут у меня всё как-то спуталось. Уж я наполовину проснулся, а сон продолжаю видеть, что будто лежу и храплю.
Знаю, что это неправда. Сержусь даже.
Рассердился, проснулся, открыл глаза. Что за чудо? Храплю. Я даже испугался. Как так? Что такое?
Потом очнулся... Да нет, это не я храплю... И на храп совсем не похоже.
Это кто-то рычит неподалёку, фыркает, плещется.
Поднял я голову. Смотрю - в речке медведь сидит. Здоровенный медведь - старик-камчадал. Вот тебе и сон с храпом!
А ружья у меня нет. Что делать? Убираться надо подобру-поздорову.
Начал я осторожно-осторожно отползать от речки... И вдруг задел за какой-то камень. Камень этот покатился и в воду - плюх! Я так и замер. Лежу не дышу и глаза закрыл. Сейчас задерёт меня медведь. Вот выберется на берег, увидит - и конец.
Долго я лежал, пошелохнуться боялся. Потом слышу: будто всё ладно. Медведь порявкивает на старом месте, ворчит. Неужели он не слышал, как камень плюхнулся в воду?
Глухой он, что ли?
Я осмелел и выглянул из-за кустов. А потом присмотрелся немного и совсем страх забыл. Этот медведь тоже рыбу ловил. И до чего чудно!
Сидит Михайло Иванович по горло в воде, только голова сухая из воды торчит, как пень. Башка у него громадная, мохнатая, с мокрой бородой. Он её то на один бок наклонит, то на другой: рыбу высматривает.
А вода совсем прозрачная, мне медведя всего видно, как он там орудует лапами, и туловище медвежье вижу.
К туловищу шерсть прилипла, и тело у медведя кажется не по голове. Головастый он такой получается. Маленький и головастый.
Сидит этот медведь. И вдруг что-то лапами стал в воде хватать.
Вижу - достаёт рыбу-горбушу. Прикусил он горбушу и... сел на неё.
Зачем это он, я думаю, на рыбу-то сел?
Сел и сидит в воде на рыбе. Да ещё и проверяет лапами: тут ли, под ним ли?
Вот плывёт мимо вторая рыба, и её медведь поймал. Прикусил и тоже на неё садится. А когда садился, так, конечно, привстал. И первую рыбу течением из-под него утащило. Мне-то сверху всё видно, как эта горбуша покатилась по дну. А медведь как рявкнет! Потерялась рыба. Ах ты! Непонятно ему, бедняге, что такое с его запасом делается, куда он девается. Посидит, посидит, да и пощупает лапой под собой: тут ли рыба, не убежала ли? А как схватит новую, опять я вижу: старая выкатилась из-под него и ищи-свищи!
Ведь на самом деле обида какая: теряется рыба, и всё тут!
Долго-долго сидел он на рыбе, ворчал, даже пропустил две рыбины, не решился ловить; я видел, как они проплыли мимо. Потом опять - р-раз! Подцепил лапой горбушу. И опять всё по-старому: нет прежней рыбы.
Я лежу на берегу, хочется мне посмеяться, а смеяться нельзя. Попробуй-ка посмейся! Тут тебя медведь со злости съест вместе с пуговицами.
Громадную сонную чавычу натащило на медведя. Сгрёб он её, кладёт под себя...
Ну, конечно, под ним пусто.
Тут медведь так обиделся, что и чавычу забыл, заревел во всю мочь, прямо как паровоз. Поднялся на дыбы, лапами бьёт по воде, воду сбивает в пену. Ревёт, захлёбывается.
Ну уж тут и я не вытерпел. Как прысну! Как захохочу! Услыхал меня медведь, увидал. Стоит в воде, как человек, на двух лапах, и на меня смотрит.
А мне до того смешно, что я уж ничего не боюсь - хохочу-заливаюсь, руками машу: уходи, мол, дурак, мочи больше нет! Уходи!
И на моё счастье, верно, так и вышло.
Рявкнул медведь, вылез из воды, отряхнулся и ушёл в лес.
А чавычу опять потащило течение.
Медвежонок
Охотники убили трёх медведиц и три выводка медвежат продали в зоопарк.
В зоопарке их всех посадили в одну клетку, бурых, рыжих, черноватых, неодинаковых и мастью, и ростом - кто побольше, кто поменьше. Самый маленький - самый угрюмый.
Сидит в углу, чешет животик, лапу сосёт и всё время ворчит.
А другие весёлые: борются, по клетке лазят, барахтаются, кричат, пыхтят - мохнатые, пузатые, большеголовые, косолапые медвежатки.
Один, хоть и всех перерос, а есть не умеет по-настоящему.
Его служительница соской кормит. В бутылку молока нальёт, тряпку в горлышко сунет и отдаст ему. Он бутылку облапит и сосёт. Никого к себе не подпускает, ворчит. Страшно так!
Другой, черноватый, с белым пятном-нагрудником, всё лазает, карабкается. Полез он по железным прутьям клетки к потолку. Прутья-то скользкие, два вершка пролезет да вершок обратно съедет. Лез, лез, до половины добрался, а дальше никак. Устал. Вовсю лапами работает, визжит со злости, хочется ему на потолок, а ничего не выходит - вниз съезжает.
Придумал. Вцепился зубами в железный прут и висит - лапы отдыхают.
Повисел, отдохнул и сразу до потолка добрался. Потом и по потолку полез, да сорвался, упал и завопил отчаянным голосом.
Прибежала служительница, взяла его на руки, укачивает, гладит. Медвежишка успокоился, учуял в кармане конфету, достал и вместе с бумажкой давай её сосать, причмокивать.
Принесли медвежатам молочной каши. Все на корытце навалились, толкаются, прямо в кашу лезут, огрызаются, чавкают, чмокают, сопят.
Вдруг опять кто-то закричал. Орёт во всё горло - надрывается.
А это тот самый сосун, который по-настоящему есть не умеет. Выбрался он из клетки, когда кашу давали, и полез по метле - у клетки метла стояла.
Полез Миша по метле и вместе с ней свалился. Об пол ушибся, да ещё и палка от метлы ударила.
Лежит, закрыл глаза и вопит. А метлу из лап не выпускает.
Дали ему опять соску.
Медвежата съели кашу, так вывозились, что никакой масти не узнаешь все в каше. Стали полосатые, пятнистые. Поели и снова давай играть.
Захотелось мне купить медвежонка, да нельзя: в зоопарке медвежат не продают.
Медвежата
Есть такая деревня, называется Малые Сосны. Малые не потому, что сосны в лесу невелики, а потому, что ближняя деревня зовётся Большие Сосны. В отличие, значит, от той.
В самом непроходимом лесу эти Малые Сосны. Дремучий кругом лес. Ели мхом обросли. Сосны в самом небе ветви раскинули. Осинник в сырых местах, как частокол, наставлен. И вся чаща в трухлявой валежине, в сырости. Не продерёшься через неё. Только лосям длинноногим и ходить тут, через валежник перешагивать.
Принесли охотники после охоты из лесу двух медвежат. Принесли их в деревню, к Прасковье Ивановне в избу, сунули под лавку. Там и стали они жить.
Прасковья Ивановна сама им соски сделала. Взяла две бутылки, тёплого молочка налила и тряпочками заткнула.
Вот и лежат медвежата с бутылками. Спят, посасывают молоко, причмокивают и растут понемногу.
Сначала с тулупа не слезали, а потом и по избе стали ползать, ковылять, кататься - всё подальше да подальше.
Благополучно растут медвежата, ничего себе.
Только раз медвежонок один чуть не помер с перепугу - кур принесли в избу. Мороз был на дворе такой, что вороны на лету замерзали, - вот кур и принесли, чтоб от холода упрятать. А медвежишко выкатился из-под лавки на них посмотреть. Тут петух на него и наскочил. И давай трепать. Да как трепал! И крыльями бил, и клювом, и шпорами порол.
Медвежишко, бедняга, орёт, не знает, что ему и делать, как спасаться. Лапами, как человек, глаза закрывает и орёт. Еле его спасли. Еле его от петуха отняли. На руки взяли, а петух кверху прыгает. Как собака какая. Ещё долбануть хочет.
Дня три после того не сходил с тулупа медвежишко. Думали, уж не подох ли. Да ничего - сошло.
К весне подросли, окрепли медвежата.
А летом уж куда больше кошки стали - с маленькую собаку.
Такие озорники выросли. То горшок на столе опрокинут, то ухват спрячут, то из подушки перо выпустят. И под ногами всё вертятся, вертятся, мешают хозяйке Прасковье Ивановне.
Стала она их гнать из избы: играйте, мол, на улице. Озоруйте там сколько влезет. На улице большой беды вам не натворить. А от собак лапами отмашетесь или залезете куда повыше.
Живут медвежата целый день на воле. В лес бежать и не думают. Им Прасковья Ивановна стала как мать-медведица, а изба - берлогой. Если обидит или напугает их кто-нибудь, они сейчас в избу - и прямо к себе под лавку, на тулуп.
Хозяйка спрашивает:
- Вы что там, озорники, опять наделали?
А они молчат, конечно, - сказать не умеют, только друг за друга прячутся да глазами коричневыми хитро посматривают.
Шлёпнет их хорошенько Прасковья Ивановна, знает уж: что-нибудь да натворили. И верно.
Часа не пройдёт - стучатся в окно соседи, жалуются:
- Твои, Ивановна, звери всех цыплят у меня разогнали, по всей деревне собирай их теперь.
Или ещё:
- Овцы в хлев не идут, боятся. Это мишки твои овечек напугали.
Взмолится хозяйка:
- Да скоро ли их от меня кто возьмёт? Нету у меня с ними терпенья.
А в город не так-то легко выбраться. Ехать надо километров шестьдесят.
Если весной ехать - распутица не пускает: не дороги, а реки грязевые. А летом работа держит - тоже не уедешь. Так и живут медвежата.
Пришёл я как-то в Малые Сосны охотиться. Сказали мне, что мишки тут есть. Я и пошёл их поглядеть. Спрашиваю хозяйку Прасковью Ивановну:
- Где твои медвежата?
- Да на воле, - говорит, - балуются.
Выхожу на двор, смотрю во все углы - нет никого.
И вдруг - ох ты! - у меня перед самым носом кирпич летит.
Бац! С крыши свалился.
Отскочил я, гляжу на крышу. Ага! Вон где они сидят! Сидят мишки, делом заняты, разбирают трубу по кирпичику - отвалят кирпич и спустят его по наклону, по тесовой крыше. Ползёт кирпич вниз и шуршит. А медвежата голову набок наклонят и слушают, как шуршит. Нравится им это. Один медвежонок даже язык высунул от такого удовольствия.
Я скорей в избу: спасай, мол, Прасковья Ивановна, трубу-то!
Прогнала она их с крыши и нашлёпала хорошенько.
А в тот же день вечером пришли к ней соседи и тоже жалуются: мишки у трёх домов трубы разобрали, да мало что разобрали, а ещё и в трубы кирпичей навалили. Стали хозяйки днём печи топить, а дым не идёт куда надо, назад в избу валом валит.
Уж ничего не сказала Прасковья Ивановна, а только заплакала.
А как собрался я уходить с охоты, стала она меня просить.
- Сделай, - говорит, - милость, увези хулиганов моих. Сам видишь, каково мне с ними. Пока маленькие были - ребята как ребята. А теперь гляди, что выросло.
Взял я медвежат и повёл в город. Километра два на верёвочке вёл, а до леса дошёл - снял верёвочку. Они леса-то сами боятся, жмутся ко мне, отстать не хотят.
Лес им чужой, страшный.
Так двое суток мы с ними шли. Дошли до города. Тут я их опять на верёвочке повёл.
Собак сколько набежало, ребятишек, да и взрослые тоже останавливаются, смотрят.
Отдал я моих малососненских хулиганов в зоосад, а оттуда их прямо за границу отправили. Обменяли на зебру полосатую - африканскую лошадь.
Принесли охотники из лесу двух медвежат. Несли в шапке-ушанке. Мишки-то были маленькие: не то кутёнки, не то щенки.
Отдали Ивановне - её муж отыскал берлогу.
Принесли медвежат в избу, сунули под лавку, на тулуп. Тут им тепло и не дует.
Ивановна сама сделала соски. Взяла две бутылки, тёплого молочка налила и тряпками заткнула.
Вот и лежат мишки с бутылками. Спят, посасывают молоко, причмокивают и растут понемногу.
Сначала с тулупа не слезали, а потом и по избе стали ползать, ковылять, кататься - всё подальше да подальше.
Благополучно растут мишки, ничего себе.
Только раз медвежонок один чуть не помер с перепугу - кур принесли в избу. Мороз был на дворе такой, что вороны на лету замерзали; вот кур и принесли, чтоб от холода упрятать. А медвежишко выкатился из-под лавки на них посмотреть. Тут петух на него и наскочил. И давай трепать. Да как трепал! И клювом бил, и шпорами.
Медвежишко орёт, не знает, что ему и делать, как спасаться. Лапами, как человек, глаза закрывает и орёт. Еле его спасли. Чуть от петуха отняли. На руки взяли, а петух кверху прыгает, как собака какая. Ещё долбануть хочет. Три дня после того не сходил с тулупа мишка. Думали, уж не подох ли. Да ничего, сошло.
К весне подросли, окрепли мишки. А летом уж куда больше кошки выросли - с маленькую собаку. Такие озорники! То горшки опрокинут, то ухват спрячут, то из подушки перо выпустят. И под ногами всё вертятся, вертятся, мешают хозяйке Ивановне.
Начала она их гнать из избы.
Играйте, мол, на улице. Озоруйте там, сколько влезет. На улице большой беды вам не натворить, а от собак лапами отмашетесь или куда залезете.
Живут медвежата целый день на воле. В лес бежать и не думают.
Им Прасковья Ивановна стала как мать-медведица, а изба - берлогой. Если обидит или напугает их кто-нибудь, они сейчас в избу - и прямо к себе под лавку, на тулуп.
Хозяйка спрашивает:
- Вы что там, озорники, опять наделали?
А они молчат, конечно, сказать не умеют, только друг за друга прячутся да глазами коричневыми хитро посматривают.
Шлёпнет их хорошенько Прасковья Ивановна, знает уж: что-нибудь да натворили. И верно.
Часа не пройдёт - стучатся в окно соседи, жалуются:
- Твои, мол, Ивановна, звери всех цыплят у меня разогнали, по всей деревне собирай их теперь.
- А моя бурёнка не доится! Молоко у неё пропало. Это твои звери-охальники её напугали.
- А у меня овечки в хлев не идут, боятся…
Или ещё что другое.
Взмолится хозяйка:
- Да скоро ли их от меня кто возьмёт! Нету у меня с ними терпенья.
Пришёл я как-то в ту деревню охотиться. Сказали мне, что мишки тут есть. Я и пошёл их поглядеть.
Спрашиваю хозяйку Ивановну:
- Где твои мишки?
- Да на воле, - говорит, - балуются.
Выхожу на двор, смотрю во все углы - нет никого.
И вдруг - ох ты! - у меня перед самым носом кирпич летит. Бац! С крыши свалился.
Отскочил я, гляжу на крышу. Ага! Вон где они сидят!
Сидят два медвежонка, делом заняты: разбирают трубу по кирпичику - отвалят кирпич и спустят его по наклону, по тесовой крыше. Ползёт кирпич вниз и шуршит. А медвежата голову набок наклонят и слушают, как шуршит. Нравится им это. Один медвежонок даже язык высунул от такого удовольствия.
Прогнала их с крыши Прасковья Ивановна и нашлёпала хорошенько.
А в тот же день вечером пришли к ней соседи и тоже жалуются: мишки у трёх домов трубы разобрали, да мало что разобрали, а ещё и в трубы кирпичей навалили. Стали хозяйки днём печи топить, а дым не идёт куда надо, назад в избу валом валит.
Вот они какие - мишки.
Медведь-рыбак.
Чарушин Евгений Иванович. Медведь-рыбак. - М.: Издательство "Малыш", 1981.
В прошлом году я всю зиму жил на Камчатке. А ведь это самый край нашей Родины. Там я и весну встречал. Интересно начинается камчатская весна, не по-нашему.
Как побегут ручьи, как вскроются камчатские речки, прилетает из Индии красный воробей-чечевица и везде поёт свою песню чистым, флейтовым свистом:
Чавычу видел?
Чавычу видел?
Чавычу видел?
А чавыча — это такая рыба лососёвой породы. И тут-то начинается самое интересное в камчатской весне.
В это самое время вся рыба из океана заходит в речки, в ручьи, чтобы в самых истоках, в проточной пресной воде метать икру.
Идёт рыба табунами, косяками, стаями; рыбы лезут, торопятся, толкаются, — видно, тяжело им: животы у них раздуты, полны икрой или молоками. Иногда они плывут так густо, что нижние по дну ползут, а верхних из воды выпирает.
Ох, как много идёт рыбы!
А говорят, в старину, когда на Камчатке было совсем мало людей, рыба шла ещё гуще. В старинных записях так и сказано, что весло в реках стояло и против течения шло «попом».
Все радуются, галдят. И тоже спрашивают друг друга:
Чавычу видел?
Чавычу видел?
Чавычу видел?
А она изредка проплывёт — эта чавыча — огромный, драгоценный лосось.
Плывёт она по дну среди мелкой рыбы — горбуши. Будто свинья с поросятами по двору проходит.
А через несколько дней вся эта рыба сваливается обратно, в солёную воду. Только уж не косяками, не табунами плывёт она, а вразброд, каждая по-своему. Кто — хвостом вперёд, а кого и по дну катит и выкатывает на берег, как гнилое полешко. Вся рыба еле живая, больная, «снулая». Выметала она икру и обессилела.
И теперь уже по всей Камчатке другие рыбаки орудуют. Кто каркает, кто крякает, кто рычит, кто мяучит.
Дикие рыбаки рыбачат.
Пойду-ка, думаю, в лес, отдохну, да и посмотрю лесных рыбаков. Как-то они с делом справляются. И ушёл далеко-далеко от селения.
Хорошо весной в лесу! Берёзы распускают свои клейкие листья, стоят прозрачные, будто не деревья, а дымок зелёный. Среди них темнеют плотные ели и высокий можжевельник.
Воздух чистый, лёгкий, еловой смолой пахнет, молодым листом, прелой землёй.
И хор птичий… И флейта поёт, и трель рассыпается, и чеканье, и посвисты.
Солнце печёт вовсю. А тень ещё холодная.
Я подошёл к берегу речки, притаился и сразу увидел рыбака.
Ай да мужик-богатырь! Ростом с воробья. Рыба его в тридцать раз больше.
Это голоногий куличишка рыбачит. Вокруг рыбы бегает, суетится, суетится, клюёт. А рыбу из воды на берег выкинуло — дохлая.
Пищит кулик, ногами семенит.
Потом прилетели две вороны. Спугнули кулика, а сами рыбу не трогают.
Видно, уже поели досыта. Как сели на отмель, так и заснули. Сидят, носатые, глаза закрыли. Налетели чайки с криком, с гамом. Стали потрошить эту рыбину. Одна голова осталась.
Как удачно я выбрал место!
Тут у речки крутая излучина, и всё, что поверху плывёт, вода выкидывает на берег.
Пока я тут был, трёх рыб к берегу прибило течением.
Гляжу — с того берега по камням спускается лиса. Паршивая такая. Шерсть клочьями на боках висит — сбрасывает зимнюю шубу Лиса Патрикеевна.
Спустилась она к воде, воровато схватила ближнюю рыбу и спряталась с нею за камень.
Потом опять показалась, облизывается. И вторую рыбу утащила.
Вдруг лай, вой, визг поднялся: прибежали собаки деревенские да как бросятся с обрыва к воде, к лисице. Видно, учуяли её сверху. Лиса берегом, берегом наверх — и в лес. Собаки за ней.
Ну и я ушёл. Кого мне тут ждать?
Ни один зверь теперь не придёт сюда: собачьих следов испугается.
Снова я пошёл по ручьям и по речкам.
Видал, как другая лиса рыбу ела — смаковала. Выедала только спинки.
Ещё крохаля видал большого — с гуся. Он спал среди объедков. До отвалу наглотался рыбы.
А потом я прилёг и заснул незаметно. Разморило меня. Долго ли спал — не знаю. Только вижу сон: будто делаю я какую-то замечательную вещь, не то самолёт, не то молотилку, а может, и башню какую. По порядку видится сон: сначала работал я, потом устал и тоже лёг спать. Лёг и громко-громко захрапел.
И потом во сне соображаю:
«Да как же это так? Ведь я никогда не храплю. Не умею».
И тут у меня всё как-то спуталось. Уж я наполовину проснулся, а сон продолжаю видеть, что будто лежу и храплю.
Знаю, что это неправда. Сержусь даже.
Рассердился, проснулся, открыл глаза. Что за чудо? Храплю. Я даже испугался. Как так? Что такое?
Потом очнулся… Да нет, это не я храплю… И на храп совсем не похоже.
Это кто-то рычит неподалёку, фыркает, плещется.
Поднял я голову. Смотрю — в речке медведь сидит. Здоровенный медведь — старик-камчадал. Вот тебе и сон с храпом!
А ружья у меня нет. Что делать? Убираться надо подобру-поздорову.
Начал я осторожно-осторожно отползать от речки… И вдруг задел за какой-то камень. Камень этот покатился и в воду — плюх! Я так и замер. Лежу не дышу и глаза закрыл. Сейчас задерёт меня медведь. Вот выберется на берег, увидит — и конец.
Долго я лежал, пошелохнуться боялся. Потом слышу: будто всё ладно. Медведь порявкивает на старом месте, ворчит. Неужели он не слышал, как камень плюхнулся в воду?
Глухой он, что ли?
Я осмелел и выглянул из-за кустов. А потом присмотрелся немного и совсем страх забыл. Этот медведь тоже рыбу ловил. И до чего чудно!
Сидит Михайло Иванович по горло в воде, только голова сухая из воды торчит, как пень. Башка у него громадная, мохнатая, с мокрой бородой. Он её то на один бок наклонит, то на другой: рыбу высматривает.
А вода совсем прозрачная, мне медведя всего видно, как он там орудует лапами, и туловище медвежье вижу.
К туловищу шерсть прилипла, и тело у медведя кажется не по голове. Головастый он такой получается. Маленький и головастый.
Сидит этот медведь. И вдруг что-то лапами стал в воде хватать.
Вижу — достаёт рыбу-горбушу. Прикусил он горбушу и… сел на неё.
Зачем это он, я думаю, на рыбу-то сел?
Сел и сидит в воде на рыбе. Да ещё и проверяет лапами: тут ли, под ним ли?
Вот плывёт мимо вторая рыба, и её медведь поймал. Прикусил и тоже на неё садится. А когда садился, так, конечно, привстал. И первую рыбу течением из-под него утащило. Мне-то сверху всё видно, как эта горбуша покатилась по дну. А медведь как рявкнет! Потерялась рыба. Ах ты! Непонятно ему, бедняге, что такое с его запасом делается, куда он девается. Посидит, посидит, да и пощупает лапой под собой: тут ли рыба, не убежала ли? А как схватит новую, опять я вижу: старая выкатилась из-под него и ищи-свищи!
Ведь на самом деле обида какая: теряется рыба, и всё тут!
Долго-долго сидел он на рыбе, ворчал, даже пропустил две рыбины, не решился ловить; я видел, как они проплыли мимо. Потом опять — р-раз! Подцепил лапой горбушу. И опять всё по-старому: нет прежней рыбы.
Я лежу на берегу, хочется мне посмеяться, а смеяться нельзя. Попробуй-ка посмейся! Тут тебя медведь со злости съест вместе с пуговицами.
Громадную сонную чавычу натащило на медведя. Сгрёб он её, кладёт под себя…
Ну, конечно, под ним пусто.
Тут медведь так обиделся, что и чавычу забыл, заревел во всю мочь, прямо как паровоз. Поднялся на дыбы, лапами бьёт по воде, воду сбивает в пену. Ревёт, захлёбывается.
Ну уж тут и я не вытерпел. Как прысну! Как захохочу! Услыхал меня медведь, увидал. Стоит в воде, как человек, на двух лапах, и на меня смотрит.
А мне до того смешно, что я уж ничего не боюсь — хохочу-заливаюсь, руками машу: уходи, мол, дурак, мочи больше нет! Уходи!
И на моё счастье, верно, так и вышло.
Рявкнул медведь, вылез из воды, отряхнулся и ушёл в лес.
А чавычу опять потащило течение.
Есть такая деревня, называется Малые Сосны. Малые не потому, что сосны в лесу невелики, а потому, что ближняя деревня зовётся Большие Сосны. В отличие, значит, от той.
В самом непроходимом лесу эти Малые Сосны. Дремучий кругом лес. Ели мхом обросли. Сосны в самом небе ветви раскинули. Осинник в сырых местах, как частокол, наставлен. И вся чаща в трухлявой валежине, в сырости. Не продерёшься через неё. Только лосям длинноногим и ходить тут, через валежник перешагивать.
Принесли охотники после охоты из лесу двух медвежат. Принесли их в деревню, к Прасковье Ивановне в избу, сунули под лавку. Там и стали они жить.
Прасковья Ивановна сама им соски сделала. Взяла две бутылки, тёплого молочка налила и тряпочками заткнула.
Вот и лежат медвежата с бутылками. Спят, посасывают молоко, причмокивают и растут понемногу.
Сначала с тулупа не слезали, а потом и по избе стали ползать, ковылять, кататься - всё подальше да подальше.
Благополучно растут медвежата, ничего себе.
Только раз медвежонок один чуть не помер с перепугу - кур принесли в избу. Мороз был на дворе такой, что вороны на лету замерзали, - вот кур и принесли, чтоб от холода упрятать. А медвежишко выкатился из-под лавки на них посмотреть. Тут петух на него и наскочил. И давай трепать. Да как трепал! И крыльями бил, и клювом, и шпорами порол.
Медвежишко, бедняга, орёт, не знает, что ему и делать, как спасаться. Лапами, как человек, глаза закрывает и орёт. Еле его спасли. Еле его от петуха отняли. На руки взяли, а петух кверху прыгает. Как собака какая. Ещё долбануть хочет.
Дня три после того не сходил с тулупа медвежишко. Думали, уж не подох ли. Да ничего - сошло.
К весне подросли, окрепли медвежата.
А летом уж куда больше кошки стали - с маленькую собаку.
Такие озорники выросли. То горшок на столе опрокинут, то ухват спрячут, то из подушки перо выпустят. И под ногами всё вертятся, вертятся, мешают хозяйке Прасковье Ивановне.
Стала она их гнать из избы: играйте, мол, на улице. Озоруйте там сколько влезет. На улице большой беды вам не натворить. А от собак лапами отмашетесь или залезете куда повыше.
Живут медвежата целый день на воле. В лес бежать и не думают. Им Прасковья Ивановна стала как мать-медведица, а изба - берлогой. Если обидит или напугает их кто-нибудь, они сейчас в избу - и прямо к себе под лавку, на тулуп.
Хозяйка спрашивает:
- Вы что там, озорники, опять наделали?
А они молчат, конечно, - сказать не умеют, только друг за друга прячутся да глазами коричневыми хитро посматривают.
Шлёпнет их хорошенько Прасковья Ивановна, знает уж: что-нибудь да натворили. И верно.
Часа не пройдёт - стучатся в окно соседи, жалуются:
- Твои, Ивановна, звери всех цыплят у меня разогнали, по всей деревне собирай их теперь.
Или ещё:
- Овцы в хлев не идут, боятся. Это мишки твои овечек напугали.
Взмолится хозяйка:
- Да скоро ли их от меня кто возьмёт? Нету у меня с ними терпенья.
А в город не так-то легко выбраться. Ехать надо километров шестьдесят.
Если весной ехать - распутица не пускает: не дороги, а реки грязевые. А летом работа держит - тоже не уедешь. Так и живут медвежата.
Пришёл я как-то в Малые Сосны охотиться. Сказали мне, что мишки тут есть. Я и пошёл их поглядеть. Спрашиваю хозяйку Прасковью Ивановну:
- Где твои медвежата?
- Да на воле, - говорит, - балуются.
Выхожу на двор, смотрю во все углы - нет никого.
И вдруг - ох ты! - у меня перед самым носом кирпич летит.
Бац! С крыши свалился.
Отскочил я, гляжу на крышу. Ага! Вон где они сидят! Сидят мишки, делом заняты, разбирают трубу по кирпичику - отвалят кирпич и спустят его по наклону, по тесовой крыше. Ползёт кирпич вниз и шуршит. А медвежата голову набок наклонят и слушают, как шуршит. Нравится им это. Один медвежонок даже язык высунул от такого удовольствия.
Я скорей в избу: спасай, мол, Прасковья Ивановна, трубу-то!
Прогнала она их с крыши и нашлёпала хорошенько.
А в тот же день вечером пришли к ней соседи и тоже жалуются: мишки у трёх домов трубы разобрали, да мало что разобрали, а ещё и в трубы кирпичей навалили. Стали хозяйки днём печи топить, а дым не идёт куда надо, назад в избу валом валит.
Уж ничего не сказала Прасковья Ивановна, а только заплакала.
А как собрался я уходить с охоты, стала она меня просить.
- Сделай, - говорит, - милость, увези хулиганов моих. Сам видишь, каково мне с ними. Пока маленькие были - ребята как ребята. А теперь гляди, что выросло.
Взял я медвежат и повёл в город. Километра два на верёвочке вёл, а до леса дошёл - снял верёвочку. Они леса-то сами боятся, жмутся ко мне, отстать не хотят.
Лес им чужой, страшный.
Так двое суток мы с ними шли. Дошли до города. Тут я их опять на верёвочке повёл.
Собак сколько набежало, ребятишек, да и взрослые тоже останавливаются, смотрят.
Отдал я моих малососненских хулиганов в зоосад, а оттуда их прямо за границу отправили. Обменяли на зебру полосатую - африканскую лошадь.